Алексей Арестович: “Россия могла бы иметь успех. Она просто не на ту страну напала”

Так же под Киевом. В полесских лесах можно было бы стать и давать бой, но "плечет" авиации из Беларуси очень короткое. И наши войска там просто перемешали бы с песком, вот и все.

Поэтому их оттащили под "зонтик" ПВО на окраине Киева. И сейчас мы видим, что идет определенное контрнаступление, потому что, во-первых, и авиацию проредили, можно уже наступать, а во-вторых, там перемешались боевые порядки, тяжело авиацию применять. То есть мы вынуждены были в айкидо сыграть – немного отойти, чтобы потом переломить.

Потому что любая позиционная оборона для нас – смерть. И тогда, и сейчас. Поэтому маневрируем. Втягиваем в ловушки, даже в городах так поступаем – запускаем, потом обрезаем и уничтожаем тех, кого обрезали. Но ведь для этого нужно запустить. А это кажется как: “А-а-а, все, россияне в Киев прорвались и так далее.

Российская тактика состоит в том, что они хотят продемонстрировать "шок и трепет". Эта совершенно нелепая высадка из вертолетов в Гостомеле…

ВВС: Да, я хотел вас спросить о мифе о гостомельском десанте.

О.А.: Это русский способ воевать. Шоковый удар авиацией, артиллерией, крылатыми ракетами, высадка спецназа, десанта, чтобы все: “О! Он уже здесь!”

Немногие знают, но второй десант после Гостомеля должен был быть на офис президента напрямую. Мы с автоматами здесь уже все были готовы встречать.

Потому что мы наверняка уже знали, что они сели в Беларуси, их должны опрокидывать. Но из-за того, что Гостомель держался, они опрокинули помощь туда.

Вы представляете себе десант на офис президента, на Печерске, какой был бы шок? На этот шок они рассчитывали. И шедшие на города диверсанты, и эти попытки войти на Оболонь по пять машин – это все чтобы была паника, чтобы мы присели и не сопротивлялись, чтобы убежало все руководство.

И это, кстати, очень эффективно. Потому что если бы у нас была централизованная власть, как у них, то она была бы парализована. Но у нас же бардак – вечная площадь и Гуляйполе, мы просто не знали, что нужно паниковать, и ребята из Оболонской терробороны и наш спецназ постреляли их там прямо на месте. Как и, кстати, на Брестской постреляла их бригада охраны Генштаба и терроборона.

То есть они рассчитали все верно и действовали так, что могли бы иметь успех. Более того, если бы они имели дело с таким же государством как Россия – централизованным – они бы на 90% преуспели. Они просто не на это государство напали.

Россияне до сих пор не оставляют попытки убить президента

ВВС: На днях бывший командующий российской военной группировкой в ​​Чечне генерал Константин Пуликовский заявил, что для россиян не было бы никакой проблемой ударить высокоточной ракетой по "президентскому дворцу" Владимира Зеленского, но якобы Зеленский нужен России как легитимный президент, подписавший документы о капитуле. То есть, с одной стороны, сообщалось, что на Зеленского совершили несколько покушений, с другой – этот генерал Пуликовский говорит, что вроде бы не сильно хотелось…

О.А.: Это абсолютная ложь. Когда им не удалось, они начинают говорить, что не хотелось.

Четыре раза стреляли прямо возле офиса президента. Согласно оперативной информации, они до сих пор не оставляют попытки убить президента или кого-либо из высшего военно-политического руководства. Ваш смиренный слуга, кстати, в первой пятерке – это из оперативных данных.

Здесь другое. Поскольку идет переговорный процесс, то ударить по офису президента, откуда идет этот процесс по видеосвязи, значит обрезать себе все пути к переговорам.

А если не будет переговоров – это совсем другая ситуация. Потому что одна из главных тем, волнующих их во время переговоров – это снятие экономических санкций. Представьте реакцию Запада и всего мира после удара даже не по офису президента, по переговорщикам. То есть даже у россиян есть какие-то международно-дипломатические красные линии, которые нельзя пересекать.

Потому что посол – это всегда личность неприкосновенная. Когда ты убьешь человека, который с тобой переговаривается, с тобой больше никогда никто не будет вести переговоры после этого. Должны быть вещи, на которые можно опираться даже в таком хаосе, какова война.

Если это ломается, ситуация вообще становится неуправляемой. Потому они не будут бить. Но в том, что они не оставят попыток другим способом уничтожить Зеленского физически, я практически не сомневаюсь.

ВВС: Если мы говорим о "красных линиях", то сейчас такой линией называют применение химического или ядерного оружия. Как вы думаете, будут ли они пересечены?

О.А.: То есть люди, побоявшиеся объявить всеобщую мобилизацию, будут ставить Россию на грань угрозы ядерной войны?

ВВС: У Путина, кажется, была когда-то фраза о том, что крыса, которую загнали в угол, бросается втрое остервенело.

О.А.: Но она не является такой крысой. Это человек, который делает хороший маникюр, сидящий в 20 метрах от собеседника и всего боящийся, строящий дворцы и яхты и заводящий любовниц не для того, чтобы погибнуть в пламени ядерной войны. Люди, которые побоялись объявить всеобщую мобилизацию, потому что в России могла бы непредсказуемо измениться общественная обстановка, никогда не поставят народ, которому они побоялись дать автоматы, под угрозу ядерной войны.

Его в таком случае пристрелит собственная охрана – очень высока вероятность.

Что касается химического оружия, надо понимать – оно с военной точки зрения никакое. Она была эффективной только в Первую мировую войну, и когда она внезапно была использована в первые разы и никто не знал, как с этим бороться.

Как только появились противогазы, она перестала применяться. Во Вторую мировую она не применялась вообще, хотя запасы не были.

Так, ее использовали в Сирии, 1300 человек погибли. Но ведь речь идет о гражданском населении. Но мы имеем заявление Байдена, который сказал, что НАТО будет вмешаться, если будет применено химическое оружие.

И теперь думаем: что будет, если эти идиоты сейчас еще применят химическое оружие и вмешается НАТО?

Они, конечно, самоубийцы, это уже известно, но не до такой степени.

Мы испытываем потерь, и они немаленькие

ВВС: Вы упомянули о потере украинских колонн на юге страны. В этой связи возникает вопрос о потерях украинских сил обороны. Украина часто упрекает россиян за то, что они занижают свои потери, но, с другой стороны, Украина своих потерь почти не называет. По каким соображениям и есть ли эти цифры вообще?

О.А.: Цифры, конечно, есть. Я их знаю с точностью почти до человека, но не назову. К концу войны.

ВВС: Почему?

О.А.: Потому что ни одна армия мира не называет своих потерь во время войны. Это просто запрещено. Это государственная тайна, во-первых. А во-вторых, это может помочь противнику оценить эффективность его действий.

ВВС: Тем не менее Россия свои потери называет.

О.А.: Так они же лгут, в 10 раз занижая эти цифры. Лгать и мы можем. Мы только в первый день сказали количество жертв после авианалетов. Следовало сообщить, что первые погибшие уже есть – 46 человек погибли. А дальше – это военная тайна.

Это просто самоубийство – раскрывать такие данные во время войны. После войны мы выдадим эти данные по каждому человеку – это же Украина, здесь нельзя ничего скрыть, даже если бы мы хотели это сделать.

Если мы взглянем на указы президента, то очень много наград предоставляется с пометкой "посмертно". То есть мы несем потери, и они немаленькие. Гораздо меньше, чем у россиян, но немаленькие. И каждая будет сочтена, каждая останется в памяти, и каждой семье будет оказана и честь и помощь.

Россияне – уже не в полной мере люди

ВВС: Считаете ли вы, что сейчас и после войны должна быть коллективная ответственность россиян за вторжение?

О.А.: Коллективная ответственность – это подрыв основ европейской цивилизации. Не может быть никакой коллективной ответственности.

Лучше годы кропотливой работы по установлению конкретных виновных лиц, чем наложение коллективной ответственности.

Другое дело – если будет устранен путинский режим, а он должен быть устранен, то на государство Россию должна быть возложена ответственность – по частным и корпоративным искам.

С Россией нужно проводить что-то вроде денацификации во благо самих россиян, но это не коллективная ответственность – это психологическое рекондиционирование, чтобы через поколение-два вернуть их в семью цивилизованных народов.

Ибо они, если смотреть на состояние их коллективного сознания, уже не в полной мере люди. Их нужно просто лечить.

ВВС: Какие вы видите отношения украинцев и россиян после войны? Потому что украинские дети играют в войнушку «наши против россиян» уже довольно давно…

О.А.: Я вам сейчас скажу очень непопулярную вещь, но как она есть. Войны заканчиваются. Мы соседи, как ни крути. Все равно постепенно будут восстанавливаться и культурные связи, и экономические, и так далее.

Скорость и качество этого восстановления будет зависеть от того, будет ли там путинский режим или Россия будет либерализироваться.

Если второе – все будет происходить гораздо быстрее. Если будет Путин, это будет происходить замедленно и долго. Посмотрим. Но вы понимаете, что и семей, где отец из России, а мать из Украины или наоборот – миллионы. И гастарбайтеров там до сих пор хватает.

То есть, все зависит от тех процессов, которые будут происходить в России. Если начнется дезинтеграция русской Федерации, и вновь возникнет как “мать городов русских”, нет, лучше “мать городов Руси”, то могут быть совсем увлекательные вещи.

ВВС: Вы сейчас начинаете отвечать на мой следующий вопрос, ведь есть две взаимоисключающие концепции того, что дальше должно происходить с русским языком и культурой в Украине. Одна – об этом писала Юлия Латынина – что Киев может стать центром русскоязычной культуры, какой-то политической, общественной жизни…