Культ и цивилизационное падение женского начала: сквозь историю – к пониманию современности (окончание)

Предыдущие части:

Часть 1

Часть 2

Для понимания позиции католической церкви относительно «особой греховности» женского начала следует учитывать, прежде всего, исторический, религиозный и культурный контекст средневековья, в частности его раннего этапа. После окончательного падения Западной Римской империи и создания на ее территории новых христианских государств, как известно, происходило значительное упадок культуры, образования и цивилизации в целом. Несмотря на то, что западноевропейские страны того периода пытались по мере возможности сохранить римское культурное, административное и правовое наследие, повседневная жизнь населения оставалась очень далекой от утраченных стандартов Рима.

В этих условиях практически единственными центрами образования и науки в Европе были монастыри, которые на протяжении нескольких веков играли огромную роль в духовной, интеллектуальной и хозяйственной жизни той эпохи. Фактически монастыри были предшественниками первых университетов: как правило, только монахи знали латинский и греческий языки (официальные языки науки в средние века), то есть могли работать с античным культурным, научным и философским наследием, «перерабатывая» его для богословских нужд христианства.

Впрочем, конечно, далеко не все монахи изучали Аристотеля и Платона: многие уходили в монастыре, что называется, не от хорошей жизни, и их реальные мотивы часто не имели ничего общего с верой, наукой и культурой. Большинство монахов были обычными людьми, которым «ничто человеческое не чуждо». В то же время монастырское устройство накладывало на них жесткие ограничения, что нередко вызывало болезненные внутренние противоречия. Наверное, самым серьезным из них можно назвать невозможность нормальных отношений с женщинами – это считалось грехом прелюбодеяния. Но мужчина всегда остается мужчиной, и если обстоятельства заставляют его фактически отказаться от удовлетворения половых потребностей, то все негативные эмоции просто переносятся на «предмет неудовлетворенного желания». В данном случае «источником боли» выступала женщина, и примитивная логика полуграмотных монахов приводила к однозначным выводам: если я, христианин, да и к тому же монах, продолжаю смотреть на женщин с вожделением и не могу справиться с греховными помыслами, то во всем виновата женщина! Именно она – главная причина греха, она соблазняет умы и души благочестивых католиков, она своими дьявольскими чарами сводит с ума даже священников и епископов… Женщина – вот кто «корень зла»! Даже удивительно, что Бог сотворил ее вместе с мужем. А может быть, женщина – порождение сатаны?

Такая точка зрения на женское начало в средние века не стала канонической лишь потому, что она противоречила одному из главных постулатов церкви: только единственный Бог способен творить. Сатана может только «портить» творения Божии, но сам творить не способен. Интересно, что именно этот догмат в свое время спас индейцев нынешней Латинской Америки от уничтожения. Когда испанцы открыли Новый Свет и обнаружили там новых людей – индейцев, сначала даже не признавали их людьми. Будучи ревностными католиками, испанцы аргументировали это тем, что индейцы не упоминаются в Библии. Соответственно очень сомнительно, что они такие же люди, как христиане. Испанцы даже пытались доказать, что индейцев создал сатана – для своих целей. Но, как уже было сказано выше, такое утверждение совершенно не соответствовало догмату о Божественном творении мира и всего сущего. А поскольку испанские колонизаторы занимались в Америке откровенным геноцидом коренного населения (которое могло еще пригодиться для колониальных нужд), то папа римский издал специальную буллу (указ) о признании индейцев людьми. Этот шаг католической церкви в определенной степени смягчил бесчеловечную политику колониальных властей Испании по отношению к коренным американцам.

С женщинами в средние века аналогичный вопрос не достиг такой же степени абсурда, и все же, как мы уже отметили, женское начало надолго было объявлено греховным по своей сути. Влияние монастырей на всю церковную жизнь было столь велико, что «монашеский взгляд» на женское начало превратился в официальную позицию всей церкви.

К счастью, при всем своем могуществе католическая церковь так и не достигла тотальной власти над духовной жизнью людей средневековья. Альтернативное отношение к женщине выработало такое яркое, уникальное явление той эпохи, как рыцарство. Здесь следует помнить, что истоки рыцарской традиции зародились задолго до того, как церковь получила контроль над обществом. Вероятно, только это обстоятельство позволило рыцарству не согласиться с официальной доктриной католического духовенства. Рыцарство как таковое возникло еще при легендарном короле Артуре и его рыцарях Круглого стола (V-VI век от Рождества Христова), а затем прекрасно вписалось в феодальную систему общественных отношений и обусловленную этой системой военную культуру. Рыцарство стало основой всего европейского дворянства, чья жизнь регулировалась не только христианскими нормами, но и кодексом чести. Второй аспект был для любого уважающего себя рыцаря не менее важным, чем первый, а нередко – более важным. Этот феномен можно объяснить тем, что феодалы и их вассалы (обычные рыцари) стали самым могущественным классом в средневековой Европе, что позволило им получить широкую экономическую и моральную автономию даже в условиях церковной монополии на истину.

Рыцарский кодекс чести предусматривал не только уважение к женщине, но и преклонение перед ней. Выражаясь современным языком, для рыцаря (кабальеро, шевалье и т.д.) было чрезвычайно престижно, если у него была дама сердца, вдохновлявшая его на подвиги, и ради которой он был готов умереть. Такое отношение к женщине сильно «подогревалось» рыцарскими романами, сохранявшими свою популярность в Европе на протяжении веков. Отсюда возник мифологический образ прекрасной дамы, которую заточил в своей башне некий злодей (условный дракон). Спасти даму может только храбрый рыцарь, готовый ради нее на все – вплоть до самопожертвования. В свою очередь, особое благочестие для дамы – сохранять верность своему рыцарю, готовить ему чудодейственный бальзам, молиться за его успехи в бою, за его жизнь.

Примечательно, что кодекс рыцарской чести, важной частью которого было уважение к женщине, сохранил свои позиции даже несмотря на то, что феодалы активно участвовали в делах католической церкви. Как известно, многие рыцари становились монахами и создавали целые военно-монашеские ордена (достаточно вспомнить знаменитых тамплиеров и госпитальеров), были главными участниками крестовых походов против «басурман» (инициатором первых крестовых походов также была церковь). Однако для нормального рыцаря (назовем его так) даже в монашеском статусе было немыслимо неуважительное отношение к женщине. Более того, рыцарь был обязан по необходимости защитить честь женщины, причем даже ценой собственной жизни. Другой вопрос, что «женщинами» рыцарь считал опять же только представительниц дворянского класса, то есть обычная крестьянка вряд ли была в глазах кабальеро «прекрасной дамой», достойной поклонения и подвигов. Но таковы были общественные реалии средневековья, когда социальный статус человека был не менее определяющим фактором, чем религиозная принадлежность или служба конкретному сюзерену.

Естественно, что в таких условиях проявления реальной жизни часто были непохожи на идеализированные образы из рыцарских романов. В этой реальной жизни некоторые рыцари становились разбойниками, творили произвол и беспредел, злоупотребляли своими «полномочиями» и т.д. Человеческая природа, к сожалению, далеко не всегда подчиняется кодексу чести и христианским нормам. К примеру, можно упомянуть о том, что в Испании после Реконкисты (700-летнее отвоевание Пиренейского полуострова у мусульман) огромное количество идальго (дворян) остались без дела. Сотни лет они были заняты войной с «маврами», что служило основным источником их существования. Но когда война закончилась, десятки тысяч идальго стали «безработными». Даже испанские монархи не знали, что с ними делать. Многие дворяне создавали разбойничьи стаи, которые превратились для Испании в острую социально-экономическую проблему.

Ситуацию в огромной степени спасли открытие Америки и миф о том, что в Новом Свете все буквально усыпано золотом и драгоценными камнями. Надо только отправиться туда и захватить плывущие прямо в руки сокровища. Этот безумный ажиотаж привел к тому, что тысячи нищих-идальго отправились за океан, где они стали конкистадорами (завоевателями Америки для испанской короны). Социальное напряжение в Испании ХVI века значительно снизилось.

Впрочем, это было лишь «лирическое отступление», призванное показать, что даже рыцарство не стало «гарантией» защиты женского начала от унижения. Однако именно рыцарская традиция исполнила колоссальную роль в создании новой «парадигмы» отношения к женщине – «парадигме», противостоящей мракобесию. И здесь – заслуга не столько рыцарей, как таких, сколько мощной МИФОЛОГИИ о рыцарстве. Уже давно не секрет, что феномен мифа состоит в том, что он в какой-то момент начинает «жить своей жизнью», оказывает огромное влияние на культуру и мораль, самосознание людей, а, следовательно, на их поступки. Поступки создают объективную реальность, и таким образом привлекательный миф из области «нематериального» превращается в совокупность фактов и факторов. Нередко самостоятельная «жизнь» мифа вовсе не соответствует его первоисточнику, но от этого миф не становится менее могущественным. Вот почему, например, портреты Че Гевары, его «канонический» образ оказывают гораздо более сильное влияние на человечество, чем имел реальный Че Гевара в своей реальной жизни…

Возвращаясь к рыцарскому мифу, можно утверждать, что он стал одним из самых ярких ментальных явлений в европейской культуре (и не только). Образ рыцаря «без страха и упрека» оказался настолько живучим, что он «по наследству» перешел и к французским мушкетерам, и к немецким баронам, и к английским джентльменам… Каждая из этих трансформаций по-своему развивала идею рыцарства, но все они общие в одному – в уважительном отношении к женщине. Справедливости ради следует отметить, что ипостась британского джентльмена сохранила в себе только эхо рыцарского кодекса чести (в данном случае форма явно преобладала над содержанием; быть джентльменом – лишь необходимое условие существования в «приличном обществе»), но даже в таком «модернизированном» и формальности виде рыцарский миф продолжал жить.

В то же время кодекс чести рыцаря органически вошел в офицерскую культуру Европы, причем это произошло повсеместно – от Португалии до Камчатки. Офицер любой европейской армии, если этого требовала ситуация, должен был защитить честь женщины, и цена такой защиты не имела значения – вплоть до самопожертвования, о чем мы уже упоминали. Любое неуважение к женщине считалось пятном на офицерской чести, и такого «рыцаря» справедливо презирали сослуживцы. Мы уже не говорим о распространенной культуре дуэлей, многие из которых опять же имели «женский след». Образ девушки, спешащей к месту дуэли, чтобы предотвратить поединок соперников, стал таким же хрестоматийным, как и образ средневековой дамы, которая находится в башне-тюрьме и ждет, когда же доблестный рыцарь освободит ее.

Примечательно, что дуэли в Европе не прекратились даже после того, как их запретили официально во многих странах. Ни король Франции, ни император России, ни монарх Испании, ни сюзерены многочисленных княжеств Германии (все они были озабочены высокой смертностью дворян в ходе поединков), так и не смогли прекратить практику дуэлей. Да, были времена, когда для человека честь была дороже жизни, и повлиять на это было практически невозможно.

Все радикально изменилось только тогда, когда на вершине социальной пирамиды оказались буржуа. Благодаря своему богатству и экономическому доминированию они свергли дворян с «пьедестала», предложив обществу совершенно иную мораль, другую систему ценностей. Настоящий буржуа просто на дух не переносил все эти дворянские глупости, и дуэли в частности. Буржуазная логика была простой, как угол дома: зачем я буду рисковать жизнью, если у меня такие богатства? Это что же выходит: если меня вдруг убьют на дуэли, то я не смогу воспользоваться всем сокровищем, «нажитым непосильным трудом»? Нет, «нам такой хоккей не нужен»!

Неудивительно, что буржуазная этика снова отвергла восприятие женского начала почти до средневековья: женщине снова нужно было «знать свое место». Однако рыцарский миф продолжал существовать в массовом сознании европейцев. Рискнем предположить, что именно этот миф в значительной степени способствовал тому, что в XIX веке женщины начали активную борьбу за свои права и в конце концов добились огромных успехов. В уже образованной Европе, а затем и в Северной Америке мужчины просто не решились задушить женское движение "железной рукой". Подобные попытки были всегда, но они стали восприниматься как дикость.

Даже сейчас, в эпоху интернета, всевозможных гаджетов, цифровых технологий и искусственного интеллекта, юные девушки продолжают мечтать о «рыцарях на белом коне». И хотя этот образ давно уступил место «рыцарю на белом мерседесе», сущность мифа от этого не изменилась. Таким образом, у нас есть все основания говорить о том, что рыцарская традиция стала одним из самых выдающихся явлений в истории человеческой цивилизации. Уже более тысячи лет рыцарское отношение к женщине (пусть даже идеализированное и литературное) интуитивно рассматривается как единственное правильное и единственно оправданное отношение мужчины к женскому началу. Причем это чувствуют как настоящие мужчины, так и настоящие женщины.

Конечно, среди мужчин остается множество тех, кто продолжает видеть в женщине существо «второго сорта». Уверен, что это не мужчины. Это глубоко ущербные люди, вызывающие только сочувствие.

Если вернуться к сакральному, религиозному аспекту отношения к женскому началу, то здесь уместно вспомнить одну из великих мировых религий – ислам. Автор этих строк должен признаться, что глубоко уважает мусульманство как истинный и чистый монотеизм (единобожие). Скажу больше: если бы судьба не сделала меня христианином, я, имея свободу выбора, избрал бы для себя ислам. К сожалению, на Западе эту религию часто воспринимают упрощенно, нередко через призму исламского фундаментализма. На самом же деле ислам – гораздо более яркая и сложная духовная традиция, чем кажется обычному европейцу или американцу. Достаточно отметить, что в мусульманстве огромную роль играет суфизм – очень древнее и удивительно глубокое религиозно-философское учение, о котором в массовой западной культуре почти ничего не известно.

Однако для нашей темы важно другое: в исламе женщина, мягко говоря, играет второстепенную роль. Разумеется, автор не имеет никакого нравственного права давать какую-либо оценку такой культурной традиции. Однако, не вдаваясь в чисто религиозный дух вопроса, позволю себе несколько реплик в цивилизационном контексте «женщина и ислам». Здесь опять же хочется вернуться к литературному и интеллектуальному наследию Ивана Ефремова. Великий мыслитель, по сути, всем своим творчеством доказывал: ни одна, даже самая могущественная цивилизация не способна достичь вершин развития, если она «отодвигает в тень» женское начало. Подобных примеров в истории очень много. Осмелюсь выразить надежду на то, что пройдет время (возможно, столетие), и мусульманские богословы пересмотрят свое отношение к социальному и духовному значению женщины. Впрочем, это будет решать только сам ислам. Как говорится, характер – это судьба. Цивилизационный выбор – тоже судьба. А свободу выбора никто не отменял, – несмотря на то, что, по мнению мусульман, даже волосы не падают с головы человека без воли Аллаха.

Здесь самое время хотя бы коротко сказать о том, какое развитие получило роль женского начала в истории Украины. Уже в XVII веке в нашей стране сложилась уникальная для всей Восточной Европы ситуация: жизнь воспитала яркий тип независимой, сильной и самодостаточной женщины, способной «поставить на место» любого мужчину. Не случайно в народной культуре (и в культуре юмора в частности) возник знаковый образ украинской матроны с жестким характером, которую опасается даже мужчина. Но откуда и почему возник этот феномен? Ведь ничего подобного не было в те времена ни у наших северных, ни у западных соседей.

Уверен, одно из объяснений связано с тем, что в Украине долгое время особое социальное положение занимало казачество – сообщество свободных людей, не знающих крепостного права и самостоятельно выбирающих, какому служить сюзерену. Напомню, что речь идет не только о запорожских казаках. Казацкий класс в Украине был гораздо более многочисленным и сложным – он включал в себя реестровых казаков (т.е. находившихся на официальной службе польскому королю), городских казаков и других. При этом практически все казаки считали себя, прежде всего, воинами, главной задачей которых является военная служба. Участие в многочисленных военных конфликтах обязывало казаков надолго идти в походы. Соответственно, казачки оставались дома и были вынуждены месяцами и годами тянуть на себе хозяйство, воспитание детей, решение бытовых и других вопросов. В таких условиях украинская женщина просто не могла позволить себе быть слабой и беспомощной. В результате строгие перипетии нашей истории выработали тот образец сильной и самодостаточной женщины с жестким характером, о котором мы уже упоминали. И когда казак возвращался из похода домой, он встречал не слабое, покорное и зависимое существо, а полноценную личность, обладающую моральным правом требовать по меньшей мере равенства с мужем. Если мужчина вдруг оказывался несостоятельным, украинская женщина брала на себя доминирующую роль и всю ответственность за семью. Этот женский архетип в значительной степени сохранился в Украине до наших дней.

Думаю, читатель уже догадался, что для автора этих строк женское начало в мировой истории – не просто философская, но и личная тема. Поэтому нет смысла скрывать то, что очевидно. Позволю себе немного личного. Развод после 20-летнего брака стал для меня настоящей жизненной катастрофой. Погружаясь в страшную депрессию, мне оставалось только одно – молиться за то, чтобы Бог даровал мне новую любовь и новую жену. Но кому же молиться? Христос часто казался мне слишком суровым – в Новом Завете неоднократно говорится о том, насколько жестоко обращается Спаситель с лицемерами, фарисеями и другими «не очень добрыми людьми». Святые тоже казались мне слишком суровыми…

Оставалась одна «кандидатура» для молитвы – Богородица. Она воплощает для меня не просто Матерь Божью, а всемирное божественное женское начало, – более мягкое, доброе, отзывчивое, снисходительное, милосердное… Я умолял Богородицу только об одном – чтобы она подарила мне хорошую жену. Меня могло спасти только чудо.

И чудо случилось. Почти семь лет назад прямо во время молитвы перед иконой Богородицы Святая Дева ДВАЖДА дала мне знак, содержание которого не вызывало никаких сомнений. Почему дважды? У меня скептическая натура, и один знак мог бы не убедить меня. Поэтому знамение мне было показано дважды подряд.

Я вышел из церкви потрясенным до глубины души. А через пять дней (!) я встретил свою будущую жену. Верю и знаю: я буквально вымолил ее в Богородице. Преклонение перед женским началом не изменило мне.

Бог есть любовь. Но без женского начала любовь пуста. Она вполне возможна, но пуста. Со мной можно не соглашаться, но пусть это будет моим личным мнением. Очень хочется закончить эссе финалом «Божественной комедии» Данте: «…Да, как колеса, ясные и веселые, Эту страсть и волю судьбы повела Любовь, ведущая солнце и звездные потолки».

 

PS К сожалению, как говорится, нельзя постичь необъятное: в нашей теме «за кадром» осталось множество аспектов, в том числе анализ современного состояния женского начала в мире. Такой анализ вызвал бы необходимость отдельной публикации, выходящей далеко за рамки жанра эссе. Надеюсь, что внимательный и умный читатель на основе прочитанного самостоятельно сделает выводы, которые не стал конкретизировать автор.

 

НА ФОТО: Православная икона «Христос и грешница», ХVI век