Скончался кубинский лидер Фидель Кастро

Только что сообщили – в возрасте 90 лет умер Фидель Кастро. Получилось так, что когда ему было всего 37 лет, а мне куда меньше, по забавной иронии судьбы наши пути на короткое время пересеклись. Сегодня, 53 года спустя, стоит об этом рассказать.
После того, как в 1962 г. в результате Кубинского кризиса Америка и СССР чуть не схлестнулись в ядерном безумии, Фидель Кастро затаил на Никите Хрущёва сильную обиду. Дело в том, что когда Кеннеди и Хрущев поняли, куда это может завести и надо срочно все улаживать, стали скоренько договариваться и пошли на взаимные уступки. При решении о вывозе из Кубы советских ракет, никто не хотел в большей политике впутывать горлопана Фиделя и с ним на эту тему не посоветовались – нечего ему встревать, когда взрослые разговаривают. Вот из-за этого он и надулся. Но надо было с Фиделем мириться – без помощи СССР выжить Кубе не было никакой возможности, а Никите кубинские коммунисты под боком в США были нужны позарез. Так что желание мириться было взаимным. Тогда в Кремле решили пригласить Кастро в гости, и не просто с официальным визитом, а на большое гулянье, на целых 40 дней.
Поскольку у Фиделя врагов было куда больше, чем друзей, и многие точили на него не только зуб, но и кое-что поострее, его приезд организовали с невероятными мерами безопасности и такой секретности, что даже привезли его на самолете сначала не в Москву, а в Мурманск и затем держали в полной тайне маршрут и даты его приезда во все места путешествий по Союзу. Когда он появился в Москве в конце апреля 1963 г., такого помпезного приема и развлечений ни один гость СССР не видел ни до, ни после. Возили не только по заводам и колхозам, но и водку учили пить, и в русской бане парили, и омуля ловили, и на лосей да кабанов полялись, и даже живого медвежонка подарили. Весенним днем ​​12 мая в Свердловске, где я жил, неожиданно объявили, что по дороге из Братской ГЭС в Сибири завтра Кастро приедет в наш огород и посетит завод Уралмаш.
В 1962 году я заканчивал школу и хотел поступать только во ВГИК (Институт кинематографии) на режиссёрский факультет. Ни что другое, кроме кино, меня тогда не интересовало. Я писал сценарии, в любительских киностудиях снимал и ставил фильмы и уже с 9-го класса работал нештатным кино-корреспондентом на телевидении. Там мне выдавали 16-мм кинокамеру, пленку и, если надо, бригаду осветителей. Я носился по огороду, снимал сюжеты для вечерних теле-новостей, писал тексты к репортажам и помогал монтажницам, клеившим плёнку к передачам. Ну и, разумеется, готовился к вступительным экзаменам во ВГИК. Это тревожило мою маму. Она уговаривала меня идти на инженера: «Если ты станешь средним инженером, ты все же сможешь жить по-человечески. Но нельзя быть средним кинорежиссёром. В искусстве нет места посредственности. Ты уверен в своем таланте? Я-то был уверен, но она – нет. Тогда мать решила поехать в Москву и посоветоваться с Михаилом Роммом – профессором ВГИКа и знаменитым режиссёром. Михаил Ильич ее принял, уважительно выслушал и прямо сказал: «Если вам сын дорог, не пускайте его на эту дорожку. В нашей стране кино никому не приносит счастья. Это тупик и беда».
Когда она вернулась и передала мне эти слова, я возмутился – как он мог, совершенно не зная меня, вот так сразу отговаривать! Только много лет спустя я понял, что мудрый Ромм меня этим спасал – в те же дни его блистательная, но нелегкая карьера рушилась и по приказу Хрущева его выгоняли из ВГИКа. Действительно, советское кино было болотом и с моим строптивым характером я бы в нем погиб – квакать в унисон я не умел и не хотел. Однако, я был упрям ​​и никого не хотел слушать. Неожиданно тот же Хрущёв за меня решил эту проблему. Он ввел закон, по которому перед поступлением в хоть какой институт нужно было отработать на производстве минимум два года. Это значило, что ВГИК у меня даже не примет документы и дорога туда для меня закрыта. По крайней мере, на два года. Пришлось идти на завод и учиться на вечернем отделении политехнического института – это было возможно.
Занят я был очень. Работал электриком на заводе, вечером сидел на лекциях в институте, а в промежутках – снимал сюжеты для телевизионных новостей. Жизнь была спрессована до предела. В один из таких дней я услышал по радио, что завтра в город прибывает Фидель Кастро. Ну как же я мог упустить такой сюжет!
Я помчался на телецентр, зашел в кабинет главного редактора новостей Л. Когана и сказал:
– Леня, мне нужна камера и пленка.
- Зачем? Что там у тебя интересного?
– Завтра Кастро приезжает. Хочу сделать о нем сюжет.
– Ты хоть соображаешь, что говоришь? Даже если бы мы могли, то послали бы не тебя, а штатного корреспондента. Но нам запретили за версту подходить к кубинцам. Только люди из центрального ТВ будут снимать, а мы только из Москвы транслировать. Поэтому не трепыхайся, иди домой и смотри телевизор.
Это была неувязка. Кастро приезжает, а я не могу снимать: нет ни камеры, ни плёнки, да и вообще – как к нему подобраться без пропуска? Я пришел домой и стал думать. Тут мать мне и говорит: – А ты позвони Вене, может, он через своего отца что-то устроит.
С Венькой Кротовым я раньше учился в одном классе. Он был шалопай, но его отец служил большой шишкой – директором Уралмаша, того самого большого завода, куда завтра должен приехать Кастро. Я позвонил Веньке, объяснил ситуацию и он мне сказал, что спросит у отца. Через полчаса он перезвонил и говорит:
– Отец сказал, что на завод тебя охрана не пропустит, но ты можешь снимать у него в кабинете. Кабинет ведь не на местности завода, а в заводоуправлении. Кастро и все остальные придут туда после экскурсии по заводу и будут там отдыхать перед митингом на площади. Так что, если хочешь, приходи в его кабинет пораньше, иногда к 6 утра. Он распорядится, чтоб тебя уронили.
Пол-дела было сделано. С утра я подошел к своему начальнику и отпросился на один день с работы. Соврал, что меня студия посылает снимать Кастро. Оставалась, однако, задача: где взять камеру и пленку? Я перебрал все варианты и единственным выходом из положения могла быть любительская киностудия института, где я учился на первом курсе вечернего отделения. В этой студии я был большим активистом и мог пользоваться всем оборудованием, которое, однако, было совсем бросовым. Свердловская киностудия туда сдавала списанные камеры, монтажные столы, проектора и прочую вышедшую из употребления кинотехнику. Мы с грехом пополам устраивали старые камеры и как-то могли ими снимать. Впрочем, выхода у меня не было и надо пользоваться тем, что есть.

После работы я поехал в институтскую студию, помещавшуюся на чердаке физтеха политехнического института. В более-менее действующем состоянии там нашли только две 35-мм камеры. Одна была Дебри-Парво 1922 года выпуска, с ручкой, которую нужно было крутить. Эта древность из немого кино мне совершенно не годилась, особенно для съемок с руки без штатива.

Вторая камера была Конвас-Автомат. Вообще-то Конвас это замечательная камера – зеркалка с электрическим мотором и тремя объективами на турелы. Однако наш конвас был заржавлен, до предела изношен, мы его поступали неоднократно, но самое неприятное было то, что он при съемке страшно трещал. За неимением других вариантов, пришлось взять его. Так как отец Веньки сказал, что я смогу снимать только в кабинете, я зарядил две кассеты плёнкой повышенной чувствительности и тут вспомнил, что для конваса нужна батарея на 12 вольт, а ее у нас нет. Что делать?

Я побежал в институтский гараж и стал уговаривать начальника одолжить мне на один день автомобильный аккумулятор. Начальник смотрел на меня подозрительно, но когда я сказал ему, что завтра я с этой батареей пойду снимать для кино самого Фиделя Кастро с «острова свободы», он подобрел и выдал мне аккумулятор от легковой машины «Победа». Веса в нем было килограмм 25, а то и больше, но времени искать какое-то второе решение у меня не было. С большим трудом на трамвае привез я домой Конвас, кассеты и эту жуткую батарею. С помощью отца из брючных ремней я соорудил для аккумулятора некоторое подобие сбруи, чтобы навесить его на себя через плечо и так дать какую-то свободу рукам.

На следующий день, 14 мая в 5 утра, я был на трамвайной остановке по дороге на Уралмаш. Доехал, приволок это все имущество к пятиэтажному зданию заводоуправления и потом затащил его в кабинет Кротова на второй этаж.

- - -

В доме было еще пусто. Я зашел в приемную директора и стал ждать. Время около семи стали приходить разные люди, пришла и секретарша. Спросила, кого я жду. Я объяснил, что пришел снимать кино по разрешению ее начальника. Она ответила: "Да, он мне говорил". Потом отперла дверь его кабинета, впустила меня и сказала подошедшим охранникам, что по распоряжению Кротова я могу там находиться. Заперла за мной дверь, и я остался в кабинете один. Сложил оборудование в углу за колонной и стал осматриваться. Кабинет был огромный, с двумя стеклянными дверями, выходившими на длинный, вдоль всего кабинета, балкон. В проеме между дверьми стоял большой кожаный диван. На левой стене – портреты Ленина и Хрущева. В центре кабинета был длинный стол из полированного красного дерева, буквой Т упиравшийся в письменный стол под портретами. На длинном столе – десятка два хрустальных стаканов и в центре группками бутылки с нарзаном. Горлышко каждой бутылки покрыто фольгой, как у шампанского. Блокноты, заточенные карандаши. В углу на небольшом столике – вазы с диковинными фруктами, которые прежде я видел только на картинках. Я вышел на балкон. Внизу уже начинали собираться люди, в том числе фотографы и кинооператоры. Все ждали приезда делегации.

Время около девяти утра дверь отперли и вошел директор. Увидев меня, он оторопел: – Ты кто такой? Что здесь делаешь?

– Виктор Васильевич, мне Веня сказал, что вы разрешили у вас в кабинете снимать Кастро…

– Ах, да-да, правда. Было такое дело. Я сейчас пойду встречать делегацию, а ты оставайся здесь, ничего не трогай, никуда не выходи, а то бед не оберешься. Кубинцы сюда придут после посещения завода, сможете тогда их снимать, сколько тебя надо.

После того, как он ушел, я скучал в его кабинете еще около часа, выходил на балкон и смотрел на все растущую внизу толпу. Некоторые люди держали портреты Кастро и кубинские флаги. Вдруг людское море зашумело, заколыхалось, подняли выше портреты – милиция расчищала дорогу. Показался длинный кортеж «чаек» и чёрных «волг». В главной открытой машине в теплой куртке стоял Кастро рядом с белобрысым молодым человеком (я с ним позже познакомился – это был Коля, переводчик и созерцатель, которого КГБ приставил к кубинцам). Вокруг них сидели охранники и долонями отталкивали рвущихся к машине восторженных обожателей Фиделя. Вся вереница без остановки въехала на территорию завода через большие ворота рядом со зданием, где я стоял на балконе второго этажа.

Вскоре дверь кабинета открылась и вошла группа человек шесть. Некоторые несли металлоискатели, а у одного был дозиметр. Они стали осматривать все, что было в кабинете, проверяли на металл и радиацию каждое кресло, каждый фрукт, каждую бутылку на столе. Проверили и меня с пяток до макушки. Осмотрели мои карманы. Особенно их заинтересовал аккумулятор для камеры, так как у него дозиметр слегка попискивал, но все обошлось. Документов у меня никто не пытался, полагали, видимо, раз я в кабинете, значит имею на то право. Потом они все ушли и снова заперли дверь.

Когда дверь снова распахнулась, в кабинет вошел маленький седоголовый человек, в светлом костюмчике, с конвасом в руках и с малеханькой никель-кадмиевой батареей на ремне через плечо. Этот новенький Конвас был великолепен! Он весь сиял светло-серой молотковой эмалью и хромированными деталями. Завист моей не было предела. Его владельца я немедленно и с восторгом узнал – это был знаменитый документалист Роман Кармен. Я видел многие фильмы Кармена, знал об его опасных съемках на фронтах 2-й мировой войны, в битве за Дьен-Бьен-Фу во Вьетнаме и в кубинских горах Сьерра Маэстро, когда Кастро еще был партизаном. Вслед за ним в кабинет вошли его ассистенты со светильниками. Это меня еще больше обрадовало – мир мне был очень даже кстати.

Я взял в руки свой черно-ржавый конвас и нацепил упряжь с аккумулятором. Кармен оторопело на меня посмотрел, но ничего не сказал и вышел на балкон. Я пошел за ним. Внизу шумела беспредельная толпа, а под балконом стояли десятки фотографов и кинооператоров. Никого из них в здание не пустили. Все ждали, когда Кастро вернется с экскурсии по цехам. О, как я был счастлив, стоя рядом с самим Карменом! Корреспонденты снизу кричали мне – просили снять кое-что и для них, но я ничего не отвечал и пыжился от гордости, кося глазом на Кармена.

Вскоре один из охранников позвал нас и сказал, чтобы мы приготовились – кубинцы вот-вот должны появиться. Мы вернулись с балкона в кабинет и стали по обе стороны входной двери: я слева, а Кармен справа. Он кивнул ассистентам, чтобы это включили свет. Мы пристроили наши конвасы на плечи и приготовились. Дверь широко распахнулась.

- - -

В проёме двери появилась огромная фигура Кастро впереди группы «Барбудос» – бородачей. Я нажал на кнопку своего конваса и тут произошло что-то невероятное.

Моя ржавая камера произвела оглушительный треск. В то же самое мгновение, раскинув руки и закатив глаза, Кастро повалился на пол. Все были уверены, что я застрелил дорогого гостя. Стоящий рядом охранник сильным ударом по ногам сбил меня, так что я плюхнулся лицом на пол. Он вырвал из моих рук взбесившийся конвас и хорошо еще, что не пристрелил меня на месте. Сверху навалились еще, скрутили мне за спиной руки, а одним коленом прижал мою голову правой щекой к паркетному полу так, что я и пискнуть не мог. Левым глазом я видел, как над лежащим на полу у двери бесчувственным Фиделем склонился длинноволосый барбудо и стал щупать ему пульс.

Однако тут же кубинский президент Освальдо Дортикос Торрадо (единственный кубинец без бороды) подошел ко мне, несчастному и сплющенному, помахал охранникам и через Колю-переводчика сказал, чтобы меня отпустили. Затем он громко всем объявил, что ничего страшного не произошло, что дорогой Фидель часто падает в обморок, когда переутомляется. Он и в самом деле очень устал после хождения по заводским цехам. А то, что он потерял сознание в тот момент, когда затрещала камера этого молодого корреспондента – чистой воды совпадение и больше ничего. Никто не виноват, никаких проблем, и Фидель сейчас придет в себя и не надо волноваться.

Меня сразу отпустили и поставили на ноги. Один охранник даже заботливо отряхнул мне брюки. Несколько барбудос подняли с пола обмякшего кастро, который все еще был без сознания, и понесли на диван. Длинноволосый, щупавший ему пульс, подошел ко мне, потрепал по плечу и извинился, что меня так жестоко скрутили. Лишь через несколько лет я узнал его на фотографиях – это был Че Гевара. Он сказал:

— Безумно получилось, амиго. Надеюсь, что вас не сильно придавили, но, пожалуйста, не включайте больше вашу странную камеру здесь, в помещении.

Я думал, что Роман Кармен умрет от смеха, глядя на мое помятое лицо и проклятый конвас с аккумулятором от «Победы». Пришлось мне снять с себя сбрую и сложить ее вместе с камерой в углу. Так что моя затея со съемками в кабинете у Кротова провалилась, и единственное, что мне оставалось – смотреть, как кубинцы снимали с бесчувственного Кастро ботинки. Они откупоривали бутылки с нарзаном, обернутым фольгой, и поливали прохладной водой прямо из горлышка его босые ноги. Вода стекала на паркетный пол. Кастро довольно быстро пришел в себя, ему дали сигару и он закурил, не жадно затягиваясь. Потом длинноволосый барбудо Че ему что-то объяснил и он стал оглядываться вокруг. Указали на меня и он помахал, чтобы я подошел.

– Говорят здесь, что я вас сильно напугал, – сказал он мне.

– А мне казалось, что это я вас напугал своей камерой, – довольно нагло ответил я.

Кастро захохотал, пуская густые бедра сигарного дыма, потом протянул мне руку и пожал. Чтобы не навлекать на себя больше неприятностей, я отошёл в сторону и ждал, пока он отдохнет. Где-то через полчаса Кастро встал с дивана, надел ботинки, теплую куртку и вся компания отправилась на митинг на площади, до предела забитой десятками тысяч человек. Я взял свои вещи и пошел с ними. Там я снимал своим пулемётным конвасом, но никого на улице он уже не напугал. Не получилось у меня интересного сюжета. К сожалению.

Когда на следующий день я пришел на завод и рассказал рабочим о том, что было накануне, один из них внимательно посмотрел на мою правую долонь и сказал:

– Я бы эту руку не мыл, которую пожимал Фидель!

Яков Фрейдин

Эпоха Фиделя Кастро в этом мире закончилась без малого лет 30 назад, и даже не на Кубе, а где-то поближе к Женеве и Рейкьявику. Так называемая «кубинская революция», лицом которой полвека назад назначился Фидель, была очень хрестоматийным образцом паразитирования диктаторского режима в Третьем мире в бюджетах Холодной войны между СССР и США (вторые яркие примеры — Бабрак Кармаль в Афганистане и Менгисту Хайле Мариам в Эфиопии). Чем ближе Холодная война подходила к обмену ядерными ударами между Россией и Америкой – тем лучше жилось паразиту на чужих субсидиях. Карибский кризис был для Фиделя звездным временем.
Когда же СССР и США договорились до полного взаимопонимания в вопросе о ненужности атомного Апокалипсиса — для паразитов наступили трудные времена. Бабрак сбежал, Менгисту сбежал, а Фиделя просто сняли с советского довольствия. Как только Кубе предложили кормить себя без советской ренты за статус опорной базы для ядерного удара по США, «эпоха Фиделя» и закончилась. К его счастью, он примерно в то же время успел стать овощом, и передал бразды правления брату Раулю. Который со временем договорился о прекращении борьбы с США — то есть, по сути дела, об обратной колонизации Кубы американскими деньгами, за неимением других желающих ее кормить.

?